Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало
снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки
по извилистой дороге на Гуд-гору; мы
шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу;
снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось
по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Прошли
снега и реки, — работы так вдруг и закипят: там погрузки на суда, здесь расчистка дерев
по лесам, пересадка дерев
по садам, и
пошли взрывать повсюду землю.
— Кажись, они идут-с, — шепнул вдруг Петр. Базаров поднял голову и увидал Павла Петровича. Одетый в легкий клетчатый пиджак и белые, как
снег, панталоны, он быстро
шел по дороге; под мышкой он нес ящик, завернутый в зеленое сукно.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов,
по снегу на крышах ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей,
по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами,
шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Пара серых лошадей бежала уже далеко, а за ними,
по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею,
шла на трех ногах и хрипела, а вместо четвертой в
снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за шею и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
А после,
идя с ним
по улице, под черным небом и холодным ветром, который, сердито пыля сухим
снегом, рвал и разбрасывал
по городу жидковатый звон колоколов, она, покашливая, виновато говорила...
Печь дышала в спину Клима Ивановича, окутывая его сухим и вкусным теплом, тепло настраивало дремотно, умиротворяло, примиряя с необходимостью остаться среди этих людей, возбуждало какие-то быстрые, скользкие мысли.
Идти на вокзал
по колено в
снегу, под толчками ветра — не хотелось, а на вокзале можно бы ночевать у кого-нибудь из служащих.
«Такие голоса подстрекают на скандалы», — решил Самгин и
пошел прочь, к станции,
по тропе, рядом с рельсами, под навесом елей, тяжело нагруженных
снегом.
Кроме остановок, происходящих от глубоких
снегов и малосильных лошадей, бывает, что разольются горные речки, болота наводнятся и проезжему приходится иногда
по пояс
идти в воде. «Что ж проезжие?» — спросил я якута, который мне это рассказывал. «Сердятся», — говорит. Но это опять все природные препятствия, против которых принимаются, как я сказал, деятельные меры.
Облако, о котором я говорил, разрослось, пока мы
шли садами, и густым слоем, точно
снегом, покрыло плотно и непроницаемо всю вершину и спускалось
по бокам ровно: это стол накрывался скатертью.
Погода переменилась.
Шел клочьями спорый
снег и уже засыпал дорогу, и крышу, и деревья сада, и подъезд, и верх пролетки, и спину лошади. У англичанина был свой экипаж, и Нехлюдов велел кучеру англичанина ехать в острог, сел один в свою пролетку и с тяжелым чувством исполнения неприятного долга поехал за ним в мягкой, трудно катившейся
по снегу пролетке.
Весна вышла дружная; быстро стаяли последние остатки
снега, лежавшего
по низинам и глубоким оврагам; около воды высыпала первая зеленая травка, и, насколько кругом хватал глаз, все покрылось черными заплатами только что поднятых пашен, перемешанных с желтыми квадратами отдыхавшей земли и зеленевшими озимями. Над пашней давно звенел жаворонок, и в черной земле копались серьезные грачи. Севы
шли своим чередом.
В груди у Половодова точно что жгло, язык пересох,
снег попадал ему за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот на каланче пробило двенадцать часов… Нужно было куда-нибудь
идти; но куда?.. К своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз
по Нагорной улице. Огни в домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город. Только в одном месте светил огонек… Половодов узнал дом Заплатиной.
Холодный, пронзительный ветер не позволял нам долго любоваться красивой картиной и принуждал к спуску в долину. С каждым шагом
снегу становилось все меньше и меньше. Теперь мы
шли по мерзлому мху. Он хрустел под ногами и оставался примятым к земле.
Только мы разошлись
по фанзам и принялись за обед, как вдруг снаружи донесся звон колокольчика. Китайцы прибежали с известием, что приехал пристав. Через несколько минут кто-то в шубе ввалился в фанзу. И вдруг пристав этот превратился в А.И. Мерзлякова. Мы поздоровались. Начались расспросы. Оказалось, что он (а вовсе не пристав) хотел было
идти мне навстречу, но отложил свою поездку вследствие глубокого
снега.
Был конец марта. Солнышко стояло высоко на небе и
посылало на землю яркие лучи. В воздухе чувствовалась еще свежесть ночных заморозков, в особенности в теневых местах, но уже
по талому
снегу,
по воде в ручьях и
по веселому, праздничному виду деревьев видно было, что ночной холод никого уже запугать не может.
Стрелки стали ставить палатки, а я с Дерсу
пошел на охоту в надежде, не удастся ли где-нибудь подстрелить сохатого. Недалеко от бивака я увидел трех рябчиков. Они ходили
по снегу и мало обращали на меня внимания. Я хотел было стрелять, но Дерсу остановил меня.
Они, видимо, устали и
шли с трудом
по глубокому
снегу.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул
по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем
пошел мелкий
снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро
пошли вперед. Часа через 2
снег перестал
идти, мгла рассеялась, и день выдался на
славу — теплый и тихий.
Летом, когда
идешь по лесу, надо внимательно смотреть, чтобы не потерять тропу. Зимой, покрытая
снегом, она хорошо видна среди кустарников. Это в значительной степени облегчило мне съемку.
Этикет требовал, чтобы гости первыми нарушили молчание. Дерсу знал это и потому спросил его о дороге и о глубине выпавшего
снега. Разговор завязался. Узнав, кто мы и откуда
идем, удэгеец сказал, что ему известно было, что мы должны спуститься
по Иману, — об этом он услыхал от своих сородичей, живущих ниже
по реке, — и что там, внизу, нас давно уже ожидают. Это известие очень меня удивило.
23-го октября мы продолжали путь вниз
по реке Нанце. На свежевыпавшем
снегу был виден отчетливо каждый след. Тут были отпечатки ног лосей, кабарги, соболей, хорьков и т.д. Дерсу
шел впереди и внимательно их рассматривал.
Я заметил, что в этих местах
снега было гораздо больше, чем на реке Кулумбе. Глубина его местами доходила почти до колен.
Идти по такому
снегу было трудно. В течение часа удавалось сделать 2 км, не больше.
За ночь река Кулумбе замерзла настолько, что явилась возможность
идти по льду. Это очень облегчило наше путешествие. Сильным ветром
снег с реки смело. Лед крепчал с каждым днем. Тем не менее на реке было много еще проталин. От них подымался густой туман.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали — все куда-то исчезли.
По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые
снегом.
Идти было славно, мокрая земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги человека. Скоро мы вышли на реку и через час были на биваке.
До гор все
шло хорошо, но в горах нас встретил
снег по колено, градусов восемь мороза и проклятая швейцарская биза.
От Троицы дорога
идет ровнее, а с последней станции даже очень порядочная.
Снег уж настолько осел, что местами можно
по насту проехать. Лошадей перепрягают «гусем», и они бегут веселее, словно понимают, что надолго избавились от московской суеты и многочасных дежурств у подъездов
по ночам. Переезжая кратчайшим путем через озеро, путники замечают, что оно уж начинает синеть.
— Стой, кум! мы, кажется, не туда
идем, — сказал, немного отошедши, Чуб, — я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум, немного в сторону, не найдешь ли дороги; а я тем временем поищу здесь. Дернет же нечистая сила потаскаться
по такой вьюге! Не забудь закричать, когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу
снега напустил в очи сатана!
В два «небанных дня» работы было еще больше
по разному домашнему хозяйству, и вдобавок хозяин
посылал на уборку двора своего дома, вывозку мусора, чистку
снега с крыши.
Но во время турецкой войны дети и внуки кимряков были «вовлечены в невыгодную сделку», как они объясняли на суде, поставщиками на армию, которые дали огромные заказы на изготовление сапог с бумажными подметками. И лазили
по снегам балканским и кавказским солдаты в разорванных сапогах, и гибли от простуды… И опять с тех пор
пошли бумажные подметки… на Сухаревке, на Смоленском рынке и
по мелким магазинам с девизом «на грош пятаков» и «не обманешь — не продашь».
Однажды в субботу, рано утром, я ушел в огород Петровны ловить снегирей; ловил долго, но красногрудые, важные птицы не
шли в западню; поддразнивая своею красотой, они забавно расхаживали
по среброкованому насту, взлетали на сучья кустарника, тепло одетые инеем, и качались на них, как живые цветы, осыпая синеватые искры
снега.
Очевидно, как внимательно надобно смотреть — не подбит ли глухарь, не отстал ли от других? нет ли крови на
снегу по направлению его полета? не сел ли он в полдерева? не
пошел ли книзу? При каждом из сказанных мною признаков подбоя сейчас должно преследовать раненого и добить его: подстреленный будет смирнее и подпустит ближе.
Эту стрельбу удобнее производить нескольким охотникам вместе: один, двое или трое, смотря
по ширине
снега, должны
идти по самому сувою, остальные около его краев; зайцы будут вскакивать в меру и, неохотно оставляя
снег, станут набегать на которого-нибудь из охотников.
Очевидно, что
по пороше в один день не много сойдешь и убьешь зайцев; а когда первозимье устанавливается беспутно, говоря по-охотничьи, то есть
снег идет днем, а не ночью и пороши ложатся неудобно, и если скоро сделается на
снегу наст, который поднимает зайца, а не поднимает охотника, хрустит под его ногами и далеко вспугивает русака, — тогда этой заманчивой стрельбы вовсе не бывает.
Чем дальше вниз
по реке, тем
снег был глубже, тем больше мы уставали и тем медленнее мы продвигались вперед. Надо было что-нибудь придумать. Тогда я решил завтра оставить нарты на биваке и
пойти всем троим на разведку. Я прежде всего рассчитывал дать отдых себе, моим спутникам и собакам. Я намеревался протоптать на лыжах дорогу, чтобы ею можно было воспользоваться на следующий день.
На другой день мы
пошли протаптывать дорогу налегке. Отойдя немного, я оглянулся и тут только увидел, что место для бивака было выбрано не совсем удачно. Сверху со скалы нависла огромная глыба
снега, которая каждую минуту могла сорваться и погрести нашу палатку вместе с людьми. Я решил
по возвращении перенести ее на другое место.
Как на грех,
снег перестал
идти, и в белом сиянии показался молодой месяц. Теперь весь позор гущинского двора был на виду, а замываньем только размазали
по ним деготь. Крикнувший голос принадлежал поденщице Марьке, которая возвращалась с фабрики во главе остальной отпетой команды. Послышался визг, смех, хохот, и в Таисью полетели комья свежего
снега.
Мягкий белый
снег шел по целым дням, и в избушке Таисьи было особенно уютно.
А между тем
по суметам
идет осторожный легкий след, точно прошел сам леший: вместо ног на
снегу отпечатались какие-то ветвистые лапы.
По дороге из Мурмоса в Ключевской завод
шли, не торопясь, два путника, одетые разночинцами. Стояло так называемое «отзимье», то есть та весенняя слякоть, когда ни с того ни с сего валится мокрый
снег. Так было и теперь. Дорога пролегала
по самому берегу озера Черчеж, с которого всегда дул ветер, а весенний ветер с озера особенно донимал.
Что она могла поделать одна в лесу с сильным мужиком? Лошадь бывала
по этой тропе и
шла вперед, как
по наезженной дороге. Был всего один след, да и тот замело вчерашним
снегом. Смиренный инок Кирилл улыбался себе в бороду и все поглядывал сбоку на притихшую Аграфену: ишь какая быстрая девка выискалась… Лес скоро совсем поредел, и начался голый березняк: это и был заросший старый курень Бастрык. Он тянулся широким увалом верст на восемь. На нем работал еще отец Петра Елисеича, жигаль Елеска.
Во-первых, потому, что тогда стояла зима, а зимой под сугробами
снега ничего не увидишь и не заметишь; во-вторых, потому, что летняя дорога отчасти
шла по другим, более степным местам.
Выслушав ее, он сказал: «Не знаю, соколик мой (так он звал меня всегда), все ли правда тут написано; а вот здесь в деревне, прошлой зимою, доподлинно случилось, что мужик Арефий Никитин поехал за дровами в лес, в общий колок, всего версты четыре, да и запоздал; поднялся буран, лошаденка была плохая, да и сам он был плох; показалось ему, что он не
по той дороге едет, он и
пошел отыскивать дорогу,
снег был глубокий, он выбился из сил, завяз в долочке — так его
снегом там и занесло.
Снегу было мало, снежных буранов тоже, а потому мало
шло по реке льдин и так называемого сала, то есть
снега, пропитанного водою.
Уж на третий день, совсем
по другой дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала лапами
снег разгребать; мужик был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда пар
идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что в ней человек лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
По низовым лугам усадьбы «Пустые Поля» она
шла наподобие черной ленты, а
по сторонам ее лежал
снег, как каша, растворенный в воде.
Плавин
шел по ней привычной ногой, а Павел, следовавший за ним, от переживаемых ощущений решительно не видел,
по какой дороге он
идет, — наконец спотыкнулся, упал в яму, прямо лицом и руками в
снег, — перепугался очень, ушибся.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы
идут и в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни,
по грязи,
по снегу, в дождик, —
идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
Хорошо тоже весной у нас бывает. В городах или деревнях даже
по дорогам грязь и навоз везде, а в пустыне
снег от пригреву только пуще сверкать начнет. А потом
пойдут по-под
снегом ручьи; снаружи ничего не видно, однако кругом тебя все журчит… И речка у нас тут Ворчан была — такая быстрая, веселая речка. Никуда от этих радостей идти-то и не хочется.